•••
Было небо словно темная вода —
в нем, набухнув, провисали провода.
Был туман в шагу до полной слепоты,
доводил ревун в порту до сипоты.
Шли ознобные декабрьские дожди,
утром, вечером — без продыху почти.
Город прятался в квартиры, там тепло
зрело докрасна и заново цвело.
Там в прихожих полутемных дождь стихал,
на пол с обуви растерянно стекал.
Коньяка глоток и тотчас вслед другой
колотье в висках снимали как рукой.
За спиной в печи гудел подземный жар. Багровел в ногах ковер, что тот пожар.
И когда уже проваливались в сон,
заоконный шум срастался в явный стон. Чертыхались, поднимались глянуть вниз,
где мотало оторвавшийся карниз,
где хлестало из небесных черных дыр
в обескровленный нагой и сирый мир.
Но казалось — это действо за окном совершалось в измерении ином.
А реальность предлагала между тем
крепкий чай и к чаю земляничный джем.
Под массивной люстрой в триста прочных ватт фрукты, выпечка, массандровский мускат.
В час, когда борясь со сломанным зонтом, кто-то шлепает в безбрежье залитом.
Ближе к ночи принимали аспирин,
спать ложились, погружаясь в пух перин…
А наутро, как и год назад, и век, белым чудом
тихо падал
первый снег.
**********************
•••
Из-за края неба встанет луна.
Плотным боком своим шевельнет волна. И наступит ночь.
И придет звезда
над планетой радоваться как всегда.
В этом море вдали от щедрот и благ
мой печальный корабль приспустит флаг. Станут други мои у меня в головах. Крепок саван мой —
и ядро в ногах.
Упаду я вниз, скользну по волне
в бесконечном море, что было по мне.
И товарищи горе свое сольют
в вразнобой гремящий салют.
И быть может, случится по смерти моей — им вдруг станет не до морей.
И корабль повернет, на миг замерев,
к замаячившей в дымке земле.
Где так тщетно и преданно ждут назад
и во все глаза в море глядят.
*********************
•••
Не было печали — сразу две пришли. Сели, помолчали, встали и ушли.
Больше не встречались. Тоже мне печаль!
Вот и не печалюсь. Но чего-то жаль…